Главная страница Книга отзывов Ссылки на сайты близкой тематики Обо мне e-mail

Величанский Александр Леонидович (1940-1990)

Александр Величанский
     Поэт, переводчик. Стихи писал с 1960-х годов. Занимался переводами с английского, новогреческого и грузинского. Печатался мало. Но одному стихотворению А.Л. Величанского было суждено стать популярной песней, звучащей и в наши дни - "Под музыку Вивальди". Музыку к ней написали С. Никитин и В. Берковский. Книги А.Л. Величанского: "Баста" (1989), "Удел" (1989), "Подземная нимфа" (1990), "Времени невидимая твердь" (1990), "Бездонный челн..." (1990), "Кахетинские стихи" (1991), "Вплоть" (1991). В 2000-е годы увидели свет книги "Охота на эхо" (2000), "Мгновения ока" (2005), "Пепел слов" (2010), "Под музыку Вивальди" (2011).
      Александр Величанский ушёл из жизни 10 августа 1990 года в Москве, похоронен рядом с родителями на кладбище деревни Покровка (Муниципальное кладбище городского поселения Клин, д. Покровка).
      P.S. В ряде источников утверждается, что Александр Величанский входил в поэтическую группу "СМОГ". Эта информация не соответствует действительности. Он принципиально не входил ни в какие литературные группы. Эта информация предоставлена близкими А.Л. Величанского.

фото Двамала, 24.6.2017
фото Двамала, 24.6.2017
фото Двамала, 24.6.2017
фото Двамала, 24.6.2017
Стихи Александра Величанского



                      ***

Под музыку Вивальди,
Вивальди! Вивальди!
под музыку Вивальди,
под вьюгу за окном,
печалиться давайте,
давайте! давайте!
печалиться давайте
об этом и о том.

Вы слышите, как жалко,
как жалко, как жалко!
вы слышите, как жалко
и безнадёжно как!
Заплакали сеньоры,
их жёны и служанки,
собаки на лежанках
и дети на руках.

И всем нам стало ясно,
так ясно! так ясно!
что на дворе ненастно,
как на сердце у нас,
что жизнь была напрасна,
что жизнь была прекрасна,
что все мы будем счастливы
когда-нибудь. Бог даст.

И только ты молчала,
молчала... молчала.
И головой качала
любви печальной в такт.
А после говорила:
поставьте всё сначала!
Мы всё начнём сначала,
любимый мой... Итак,

под музыку Вивальди,
Вивальди! Вивальди!
под музыку Вивальди,
под славный клавесин,
под скрипок переливы
и вьюги завыванье
условимся друг друга
любить что было сил.



       АВГУСТ

День стоял, расставив вилы.
Вся трава, как лошадь, пала.
И лежала, как попало,
позабыв хотя бы хруст.
Как над куполом могилы
коршун образует крест.
Рожь ржавела и являла
сухомятку сельских крыш.
Шмель забыл, что он – как улей,
жук забыл, что он – как пуля.
Коршун окружает поле.
Этот коршун съел бы мышь.



                ***

Стоишь, озираясь, но кто ты и где?
А, впрочем, кто б ни был – везде тебе тесно –
по пояс в младенчески чистой воде,
по пояс в отеческом своде небесном –
над плоской водою торчишь поплавком,
но с кем-то ты связан невидимой леской:
мгновение ока пройдёт, и рывком
взлетишь ты, как дым, за небес занавеску.



           ***

Ни отца с того света, ни матушки,
ни гонца с того света, ни выходца,
ни письма с того света, ни грамотки,
ни словесного нам челобитьеца.
А и было б письмо стогосветное –
мы читать-то не знаем грамоте,
писарям снести – у нас веры нет:
писаря – богохульцы, пьяницы.



           ***

Во всех землях всё по земну –
всё в Русее – по небесну:
в небе – солнце, в Руси – солнце,
в небе – месяц, в Руси – месяц,
в небе – звёзды, в Руси – избы,
в небе – тучи, в Руси – вечер:
то-то диво русским людям,
то-то диво русским птицам,
то-то диво русским зверям,
то-то диво русским гадам!



           
              ***

Остаётся надеяться лишь
на созвучий безлюдную тишь,
на деревья – дай Бог им ветвей –
на приземистость псковских церквей,
на печной изначальный огонь,
на друг друга родную ладонь
да на небо, где – с веком не в лад –
только птицы да звёзды летят.




        ***

Удел двоих 
любить сквозь грех 
сперва на миг, 
потом навек — 
и вы правы, 
когда вдвоем 
схватились вы 
с небытием.



        ***

Уж коли из смерти в мир мы
явились, как из-за ширмы,
 
чтоб жить и достигнуть снова
лишь небытия былого,
 
то песенка наша спета —
мы выходцы с того света,
 
мы сами — посланцы смерти.
Но это не так, поверьте.



        ДЕТСТВО

Нагревается белый кафель.
Там за кафелем – наш картофель
зашипел... На зелёной стене –
наши трещины в старой краске:
горы, головы, войны, сказки...
И окно начинает синеть –
становиться всё гуще, гуще...
занавески слипаются... Вмиг
исчезает из печки пища,
исчезают из комнаты вещи –
вещь за вещью... и даже спящий
навсегда исчезает в них.



         КОЛЬ СУЖДЕНО ВАМ УТОНУТЬ

Коль суждено вам утонуть
в безвкусном и бессмысленном Байкале,
вы долго будете идти, идти ко дну
и не дойдете — далеко
до дна его, до тайников:
пора всплывать. Вас ищут. Далеко ли
теперь до верхних синих волн? — ох, далеко!
Лишь люди с катера на них глядят до боли.




          ***

Столько нежности сжалось во мне,
столько горькой тоски по тебе я вобрал в свою душу,
что порой удивительно даже,
как ты можешь ещё оставаться вовне,
как ты можешь ещё оставаться снаружи –
на чужбине ноябрьской стужи,
на бульваре пустом с ледяною скамьёй наравне.




           ***

Страшен город Ленинград:
он походит на трактат,
что переведён с латыни
на российский невпопад.
К людям улицы стоят
корешками золотыми.

Там летают снег и гарь.
Там гарцует медный царь 
псевдо-первенец великий
с головою многоликой
над жестянкой невских вод
серых, как водопровод.

В Ленинграде моря нет –
только камни да каналы,
да болот полуподвалы,
да дворцы без эполет –
на ближайших триста лет
море спрятано в анналы.

Но на Невский, как бывало,
вывел даму удалой её валет.



           ***

И снег завалит всякий путь –
то плоский снег, то снег отвесный,
чтоб не ушёл мороз, отверстый
для всякого, в ком льётся ртуть,
чтоб деревушка в поднебесье,
в мороз ушедшая по грудь,
могла бы, как обоз, свернуть
и сгинуть где-нибудь без вести.



       ***
            
Изваяние из звука,
разве это — ты? — 
лишь набросок ног и рук и 
прочей наготы.
Все подобья лгут, исход свой 
обратив в абсурд.
Не бывает в мире сходства:
бесподобна суть.



         ***

Из леса вышел человек,
он вышел по-людски.
Лежали плеч его поверх
иголки и листки.
Он был непоправимо сед,
непоправимо рус.
И лес глядел ему вослед
насмешливо, боюсь.
 
Из леса вышел человек
печальный, как ручей.
В карманах, окромя прорех,
ни денег, ни ключей,
ни паспорта, ни адресов,
ни пропуска — на кой? —
он сам был замкнут на засов
улыбочкой такой.
Из леса вышел человек,
веселый... абы как.
В его котомке — смех и грех — 
краюха и табак,
бутылка липкого вина
и книжица о том,
как мы из леса, старина,
и снова в лес идем.



            ***

Удаляясь по аллее
от ночного фонаря, 
с каждым шагом все длиннее, 
все бледнее тень моя — 
так иду я среди ночи — 
мне ж навстречь от фонаря 
следующего — все короче 
тень идет, но не моя.



         ***

Я бы жил совсем иначе.
Я бы жил не так,
не бежал бы, сжав в комочек
проездной пятак.

Не толкался бы в вагоне,
стоя бы не спал.
На меня б двумя ногами
гражданин не встал.

Я бы жил в лесу усатом,
в наливном саду
этак в тыща восьмисотом
с хвостиком году.

И ко мне бы ездил в гости
через жнивь и гать
представитель старой власти
в карты поиграть.



       КОГДА ПРОСНЁШЬСЯ

Я засыпаю на исходе дня.
Крадётся сон в качнувшуюся явь.
Ты здесь ещё? Не поправляй. Оставь.
Когда проснёшься, разбуди меня.

Я засыпаю, мысли приклоня.
Усталость спит, а человек бормочет
и наволочку слюной бессвязной мочит.
Когда проснёшься, разбуди меня.

Я засыпаю. Сплю. И ты – мой сон.
Как звёздный свет бывает невесом,
но в нём не сыщешь внятного огня.
Когда проснёшься, разбуди меня.

Трясётся память. Лягушиный квак –
уже над головой, и это знак
того, что наступает глубина.
Когда проснёшься, разбуди меня.

Вот точка – вот паук всея тенёт.
Она источнику лучи его вернёт.
Гнилушка светит – стало быть гниёт.
Легко: золы с огня спадает гнёт,
и пепел падает, серебряно звеня.
Когда проснёшься, разбуди меня.

Трясётся память. Но кругом – такыр.
Мираж – её оголодавший пир.
Мираж трепещет и вбирает мир:
уже под ним потрескалась земля.
Когда проснёшься, разбуди меня.

Ты здесь ещё. Но ты уже со мной.
Уже рассвет прикинулся страной.
Пойди покличь извозчика с утра.
Мы уезжаем. Едем. Нам пора.

Я слышу. Слышу. Снег идёт. В сенях
стучат шаги. И холодно в санях.
Кругом пирует пьяная родня.
Когда проснёшься
и прояснишься,
как в клубах пепла холка у коня,
когда проснёшься, разбуди меня.

 


      "НЕСЧАСТНЕЙШИЙ"

О, Боже, я несчастней всех!
сойди в мой мрак больничный,
Бог эпилептиков, калек,
юродивых и нищих,
Бог почерневших в небе птиц,
Бог совести нечистой,
Бог пауков и кровопийц,
лжецов и атеистов.


                
           ***

Лесная нимфа средней полосы:
ей хвоя сыплется в роскошные власы
с еловой вольной лапы. Паутина
касается удачных черт. Она
литая средь болот – окружена
природы робкой скудными дарами –
грибы, черника... Но зато самой
даны какие бёдра... вечерами –
какая грудь, какие ноги – ой –
искусанные комарами.


            ***

Средь брёвен медовых
и лавок литых,
застолий дубовых,
радений простых –
добротен, как кринка
с тугим молоком –
я жил бы открыто
и умер тайком.



          ДУША МОЯ

Душа моя, откуда и куда ты?
не ты ль во всём на свете виновата?
Кругом года, трактиры, города –
откуда ты? откуда и куда?

Быть может, ты мне в души не годишься?
или сама подумываешь: ишь ты –
меня к себе припутывает плут.
Душа моя, как разминуться тут?

Душа моя! – гулять бы ей на воле.
А мне б её искать, как ветра в поле –
в полях, в которых сколько не паши
минувший тлен, не встретишь ни души.

Страница создана 28 июня 2017 г. (2469)  


       Если вы не видите алфавитного указателя